Алексеева Любовь Васильевна

Рассказ

Весточка

(М.Е. Карпушиной, вдове солдатской, посвящается).

Давно уже ушла из жизни и сама Мария Ефимовна, худенькая и подвижная старушка с ярко выраженным «росейским» говорком, еще в 1943 году оставшаяся вдовой с тремя малыми детьми на руках. Ушли из жизни и ее дочери, знатные доярки совхоза «Мартыновский» В.Г. Ульянова и А.Г. Созыкина. Но жива еще память и вот эта история...

***

…Зимняя холодная метель хлестала по лицу, пронизывала насквозь ветхую одежонку, сбивала с ног и нагоняла самые разные мысли: «Ведь сказывали мне бабы, чтоб обождала, не ходила сёдни. Буран, говорили, по всему видать, будет. А нет, пошла. Да и как не идтить-то? От Гриши вестей с фронта нет. Все глаза проглядела и проплакала. Днем-то не до слез, их вон трое, продыху не дают, а еще работа… Ох, не сбиться бы с дороги… Валькя надысь заревелась, заболела никак? Нагишом сидит, бестолковая. Третий годок всего. Лезет везде… Как они тама одни? Да, поди, управются. Наськя большенькая – сообразит че-нить? Федя помогнёт. Картошка была еще…Дык и я, поди, воротюсь? Ох, не сбиться бы только… И чаво меня вызвали-то? От Гриши, поди, че-нить есть? Ить военкомат все же. Там все знають: хто и где есть. Ох, а темнятся как быстро! Дойтить бы засветло. А-то я как апосли ночью-то? О-ё-ё, или устала я, уж и холода совсем не чую. А ноги-то как тонуть и тонуть в снегу! Да не сбилась ли с пути? Господи, спаси и сохрани меня, Господи! Не дай осиротеть деткам моим… Кажись, и до Яминска недолго осталось. Не мело – не снежило бы, так дошла бы теперь…».

Ноги совсем не слушались Марью, словно ватными стали, чужими и слабыми. Снег набился всюду, куда только мог: в дырки старенькой шаленки, за пояс телогрейки, в рукавицы. Казалось, все ее тело покрылось снежным панцирем, который леденил сердце и душу. И не был больше сил передвигаться. Марья остановилась на мгновение, попробовала ступить правой ногой, но не смогла. Упала лицом в снег. А метель, словно дожидаясь этого, стала присыпать ее все сильнее и сильнее. Кругом выло и свистело. Оторванный конец ветхой тряпицы, которой Марья перед дорогой обмотала ноги повыше валенок, трепыхался на ветру, разматываясь и разматываясь. 

Ничего уже она не слышала и не ощущала, проваливаясь в другое измерение, в другую жизнь, где было тепло, тихо и уютно…   

Дом. Её дом. От пола до потолка наполненный счастьем! Дети. Григорий. Вот он пришел с работы, уставший и голодный, а она поставила на стол миску горячих щей и присела напротив его. Залюбовалась… А вот война. Собирала мешок в дорогу. Ходила из угла в угол, высматривала что-то, боясь, не забыть бы чего положить. Вот он подошел к зыбке, где лежала их маленькая грудная Валька, взял ее на руки, долго-долго смотрел на крохотные подвижные ручонки. Поцеловал, прижал крепко-крепко малышку к себе. Вздрогнуло тогда Марьино сердце, мелькнуло недоброе предчувствие:

- Чой-то ты, Гриша? Али не вернесси? Да будет тебе, не тормоши ее, пусть спит. – Постаралась прогнать она это тревожное состояние. Но Валька закричала! По-детски звонко и обидно. Крик этот вдруг ясно, с мельчайшими нотками тоски, повторился снова, в сознании замерзающей женщины. Он же, детский плачь дочери, спас ее в пути. Марья пришла в себя, попыталась открыть глаза, но не могла. Испугавшись, задала себе вопросы: «Где я? Что со мной?» И уже затем начала вспоминать все по порядку. 

Вчера принесли повестку, ее зачем-то вызывали в Яминское, в военкомат. От Гриши весточка, должно быть, пришла, решила она. Ну и что, что писем нет, может, он в госпитале где-нибудь лечится? Может, рядом даже где-нибудь? Вон соседка ездила даже к своему сыну в госпиталь. Может, скажут что доброго про мужа там, в военкомате? Потом она весь вечер зашивала прохудившиеся пимы, хотя и не умеючи, но мастеру нести времени у нее не было. Не терпелось отправиться быстрее  за 25 километров в дорогу, чтобы узнать что-нибудь про Гришу. Залатала и рано утром пошла… «Ах, мелькнула догадка, - я сбилась с пути и замерзаю».

- А-а-а-а! – Безысходно во всю мощь заревела она.

Её никто не услышал, кругом степь, снег, ветер и надвигающаяся ночь. Но этот, вырвавшийся из нее крик, придал силы. Она поднялась. Смела с себя снег, поотрывала снежные ледышки с лица и пошла. Ноги по колено вязли в снегу, но она старалась как можно быстрее шагать и шагать, неведомо куда, полагаясь только на Божью помощь. И вскоре даже стала согреваться.

Наверное, услышал Всевышний, да помог. Под ногами вдруг появилась твердость, легче стало идти. А мысли о доброй весточке про мужа то и дело подгоняли ее: и тридцать верст – не крюк, если знаешь, зачем идешь. А вскоре и что-то промелькнуло вдали: «Огонь никак? Или показалось на радостях?» Но вот послышался и далекий, приглушенный лай собак.

- Пришла. – Радостно сказала она сама себе.

***

…Она постучала в крайнюю избу. Хозяйская собака, казалось, вот-вот вырвет цепь вместе с гвоздями, крепившими ее, и, разинув пасть, проглотит даже саму Марью. В доме никто не отозвался на ее стук. Она пошла к следующему, добротно выглядевшему со стороны. На крыльце куча снега, и не откидав его, дверь вряд ли откроешь. Марья не полезла на снежные 

ступеньки, постучала в окно. В доме засветился, замелькал слабый огонек, к окну прилипло чье-то лицо.

- Кого там носит среди ночи? – Спросил недобрый мужской голос.

- Ночевать бы мне, пус… - Она не успела договорить, как в ответ посыпались ворчания и ругань: «Носят тут всяких…  Негде у нас… Ступай себе…».

И она пошла, тряслась от обиды и холода, готовая вот-вот залиться горючими слезами. Но опять же, силы придавали мысли о том, что завтра утром она войдет в кабинет военкомата и ей скажут, что ее муж, Григорий, жив-здоров, что находится он в таком месте, откуда нельзя писать, но ей вот передали от него весточку… Нет! Ей скажут, что он ранен (она испугалась своей мысли) совсем немного ранен и лежит в госпитале, и что скоро ему разрешат приехать на побывку домой. Ей хотелось как можно скорее услышать об этом, и ради таких хороших слов военкома она готова была коротать ночь как-нибудь на чужой завьюженной улице.

… Мысли прервались неожиданно, она споткнулась о полуразобранный, заваленный снегом плетень. «Отапливаются, видно, плетнем-то. Голь какая-нибудь перекатная…» - Промелькнуло в голове Марьи. А перед ее взором предстала вросшая в землю подслеповатая избушка с крышей набекрень. В окне еле-еле что-то мерцало. На робкий Марьин стук вышла старуха, накинув на плечи не то шаль, не то одеяло.

- Мне бы на ночь, - несмело начала разговор Марья, - где-нибудь у двери…

- Ох, девка, заходи. Послать-то нечего тебе будет. Шестеро ребят у нас, да мы с Дашкой…

- Да не надо. Я так в уголке…- Обрадовалась путница.

- Ну, заходь, заходь, не студи избу…

В избенке, правда, негде было притулиться, а хозяйка оказалась доброй. Приготовила кипятку, заварила какой-то травой, разложила на шестке печи мокрое Марьино тряпье, кинула на пол ободранный половичек и еще каких-то дерюжек. А у гостье ныло все тело, хоть криком кричи, но она молчала. Да кому нужны они, чужие боли? Своих у всех - через край.  Старуха, узнав о том, зачем пришла Марья в их село, тихо присела рядом и проговорила шепотом:

-  А мы своего-то уже не дождемся. Все! Еще постом похоронку получили. Год скоро. Шестеро ребят. Старший внук убегал даже на войну… Ох, горе Дашке с имя будет. Ох, горе… Э-э-э! да ты, гляжу, дрожишь вся? Никак лихоманку схватила? И старуха начала искать, чем бы еще укрыть и укутать продрогшую женщину.

Марья долго не могла согреться, от порога несло холодом, а ей казалось, что она еще все бредет по бездорожью и метель напевает ей колыбельную песню.

***

Рано утром, поблагодарив хозяйку, облачась в свои старые и влажные одежонки, пошла Марья в военкомат. А сердце так и норовило выпрыгнуть наружу, билось в предчувствии вестей от мужа. Метель за ночь утихла, и потянуло на мороз. Снег скрипел под ногами, издавая в такт шагов музыку. Музыка от быстрой ходьбы была веселой, и Марья, маленькая да худенькая,

словно летела на крыльях. Быстро и легко. Военком встретил ее спокойным серьезным взглядом.

- Карпушина Мария Ефимовна? – Спросил он?

- Да, - насторожилась она.

- Ваш муж – Карпушин Григорий Илларионович, 1909 года рождения?

- Угу…

- Скажите, давно от него нет вестей? – Продолжал человек в военной форме.

- Давненько…

- Ваш муж, Мария Ефимовна, - мужчина сделал небольшую паузу, - ваш муж пропал без вести.

- Как это? – Не поняла смысла сказанного Марья.

- А это значит, Мария Ефимовна, что его нет среди живых и нет среди мертвых…

- А иде же он есь-то? – Дрогнувшим голосом переспросила она. – Этак-то разве бывает?

- Бывает. – Тяжело вздохнул в ответ военный комиссар, и вручил ей маленький белый листочек – похоронку.

… Все, что было после, она толком не понимала. Опомнилась на полпути к дому. Шла и голосила по-бабьи на всю степь. Слезная пелена застила глаза, а в них стояло лицо неизвестно куда подевавшегося Григория. Шла зима 1943 года, и впереди была целая жизнь.

***

Справка

Карпушин Григорий Илларионович, родился в 1909 году в Томской губернии. До войны работал в колхозе «Искра Ленина» (Мартыново), 25.12.1934 года был осужден по ст. 58-10 к трем годам лишения свободы, в 1992 году прокуратурой Алтайского края реабилитирован посмертно.

 Воевал на фронтах Великой Отечественной войны, в 1943 пропал без вести, ему было только 34 года…

Любовь АЛЕКСЕЕВА.